Ровно сто лет назад, 20-30 мая 1920 года, в Омске проходил суд над правительством «Верховного правителя России» адмирала Колчака. Сам Колчак и глава его правительства Пепеляев были расстреляны ещё 7 февраля 1920 года, а теперь судили их министров. Дело рассматривал специальный чрезвычайный революционный
трибунал при Сибревкоме. Процесс проходил в самом вместительном помещении города — в здании Главных мастерских Сибирской железной дороги.
На скамье подсудимых оказались 4 министра: просвещения Павел Преображенский (1874—1944), министр труда бывший меньшевик Леонид Шумиловский (1876—1920), министр юстиции кадет Александр Морозов (1864—1933), товарищи (заместители) министров Александр Грацианов (1865—1931), кадет Александр Червен-Водали (1871—1920), бывший эсер Николай Новомбергский (1871—1949), директор-распорядитель Русского бюро печати кадет Александр Клафтон (1871—1920) и другие. Обвинителем выступал большевик Александр Гойхбарг (1883—1962).
В зале суда были установлены лозунги:
«Выборность судей из трудящихся и только трудящихся. Революционный трибунал это совесть и разум восставшего трудового люда против капитала».
«Здесь Судят тех, кто по горам трупов, через реки крови пролагал дорогу власти капитала, кто душил голодом десятки миллионов рабочих и крестьян Советской России, кто взрывал мосты и дороги, кто разрушал фабрики и заводы во имя этой власти».
«Нет Меры Преступлениям колчаковского правительства, нет казни, могущей воздать за кровь и муки истерзанных им Сибири, Урала и Поволжья. Но пролетариат ищет не мести, а суда над этим правительством».
Зал украшали портреты Карла Маркса (самый большой и главный), В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого (одинакового размера, поменьше). Как видим, Троцкий в тот момент рассматривался как третья, как минимум, фигура в РСФСР, равновеликая Ленину.
Подсудимые обвинялись: «1) в бунте и восстании, при помощи и поддержке иностранных правительств, против власти рабочих и крестьян с целью восстановить старый строй, 2) в организации истребительной вооружённой борьбы против советской власти, 3) в организации системы массовых и групповых убийств трудового населения, 4) в предательском призыве иностранных вооружённых сил против страны, к которой они принадлежали, 5) в организации массового разрушения достояния советской республики и имущества трудового населения и 6) в расхищении и передаче иностранным правительствам достояния советской республики».
Все подсудимые, за исключением эсера Третьяка, себя виновными не признали. Третьяк назвал правительство, куда он попал «случайно», «бандой бандитов, мошенников и воров». Третьяк якобы вошёл в правительство, чтобы помочь его взорвать (!), но потом эсеровская партия отказалась от идеи террористического акта. «Я сознаю свою вину перед революцией в том, что по своей нерешительности и по недостатку сил вовремя не успел взорвать созданный по указке Лондона Омский государственный притон».
Ещё любопытный момент из допросов Третьяка. Обвинитель Гойхбарг спросил (цитируется по газетному отчёту):
— При вашем ли пребывании в совмине произошёл расстрел участников куломзинского восстания.
Третьяк: — Да, это было при мне.
Обвинитель: — Не доходили ли до вас сведения, что достаточно было коломзинскому рабочему иметь мозолистые руки, чтобы быть отведённым на реку Иртыш и там расстрелянным.
Третьяк: — Я уже говорил, что расстреливали всех, у кого были руки в мозолях.
Как защищались подсудимые? В основном говорили, что не знали о массовых расстрелах и иных бессудных актах, или даже протестовали против них.
Обвинитель спросил у подсудимого Ларионова, не вспомнит ли он о случаях «уничтожения целых деревень за укрывательство бежавших от Колчака «дезертиров». «Подсудимый Ларионов. — Я считаю, что это война, а война — стихийное бесправие, в особенности война гражданская, сопровождаемая особенным ожесточением и разрушениями».
Занимавшийся в правительстве пропагандой Клафтон заявил: «Меня можно обвинять в заблуждениях, ошибках и в преувеличениях, как во всякой агитационной литературе я допускал, может быть, карикатуру и гиперболы, но ни в коем случае, не клевету».
Грацианов: «Я всегда работал вместе с народом, в полном контакте с ним. Врагом его я никогда не был и никогда не буду».
Бывший меньшевик Шумиловский заявил: «Я, по своей природе и по своим врождённым склонностям, человек мало политический. Я более склонен к частной жизни… Тем не менее, несмотря на свои природные склонности, я всю жизнь провёл в политической деятельности. Это злая шутка, которую часто играла судьба над русским интеллигентом. Я — аполитичный человек, я — культурник».
Из газетного отчёта: «Подсудимый [Третьяк] заявляет, что... Шумиловский (эс-дек) считал, что существование министерства труда бесполезно, ибо его политика уничтожила все завоевания революции, но должно быть временно сохранено, дабы это правительство не сочли бы контрреволюционным». Занятная логика!
Возникали во время суда и весёлые моменты. Так, много смеха у публики вызвал допрос подсудимого Писарева, помощника главноуправляющего по делам вероисповеданий, который при Колчаке редактировал сообщения о том, что в Советской России насилуют монахинь и социализируют женщин, а после расстрела Колчака подал заявление о вступлении в Российскую Коммунистическую партию (РКП) и даже заверял, что он в ней уже состоит. По убеждениям назвал себя «индустриально-позитивным коммунистом». Обвинитель предложил отправить подсудимого на обследование в психиатрическую больницу, ввиду наличия у него признаков душевного расстройства (что и было сделано).
Обвинитель также огласил стихи подсудимого Жуковского, который назвал себя либералом, в поддержку царя, где он писал про одного из коллег:
Я верю: знает он простецкою душой,
Что революция его во всём надула.
И ждёт он одного последнего посула
Хозяина земли, венчанного Москвой,
Царя народного, по слову патриарха,
И отдыха от бурь под скипетром монарха.
И другой стишок того же автора «Во что я верю», со строками про Россию:
Без красоты своей, без гимна и царя
Она добычею пришельцев жадных станет.
Жуковский на вопрос о своём монархизме и о том, как он сочетается с либерализмом, ответил: «Если речь идёт о моих стихах, то это мои личные переживания». Позднее защитник назвал его за эти стихи «комической фигурой» и отметил: «Может быть, он мечтает о монархии, от этого какая убыль и опасность советской власти?».
В итоге суд приговорил к высшей мере наказания четырёх подсудимых: Клафтона, Ларионова, Червен-Водали и Шумиловского.
Ещё шестерых — к пожизненному заключению. Троих — к заключению до окончания Гражданской войны. Семерых — на 10 лет, двоих (включая Третьяка) — к условному заключению на 5 лет, одну освободили со снятием обвинения, один был направлен на обследование в психиатрическую больницу.
Четверо осуждённых к расстрелу подали ходатайства о помиловании, но они были отклонены Президиумом ВЦИК. В ночь на 23 июня приговор был приведён в исполнение.
Вероятно, наиболее благополучно в СССР из бывших министров Колчака сложилась биография у профессора-геолога Преображенского (1874—1944), он сделал успешную научную карьеру в геологии, был награждён двумя советскими орденами.
Николай Новомбергский (1871—1949) дожил до 77 лет, и после освобождения оставался критиком советской власти, сохранились такие его высказывания в конце 20-х годов: «Я подметил, что профессура делится на два лагеря — «левых» и «правых». Я же смотрю на это так: «правые» — это люди чистой науки, а «левые» — это карьеристы, воспевающие хвалебные гимны господствующей партии ВКП. Теперь для того, чтобы стать видным профессором, нужно только научиться подхалимству, как это делают «левые», ты достигнешь академии, а выборы в Академии в этом меня ещё больше убедили: кто воспевал хвалебные гимны марксистской науке, тот и был выбран в Академию. Я и все другие — честные учёные — не хотим быть членами никакой Академии, которая является филиалом ЦК ВКП».
Любопытно также отметить, что уже в современную эпоху поклонники Колчака стали ставить вопрос о реабилитации подсудимых. В 2005 году в омскую прокуратуру поступили материалы проверки для рассмотрения вопроса о реабилитации членов правительства Колчака. Прокуратура изучила архивные документы и пришла к выводу, что оснований для постановки вопроса о реабилитации не имеется. Как пояснили в ведомстве, из 23 членов правительства Колчака не подлежащими реабилитации были признаны 19 человек. По остальным решение не приняли из-за отсутствия необходимых материалов
