Председатель комитета Государственной думы по природным ресурсам, собственности и земельным отношениям Николай Николаев о том, какая ситуация сегодня складывается вокруг внесения поправок в закон «О рыболовстве и сохранении водных биологических ресурсов».
— На рыбном рынке сложилась очень нервная ситуация в преддверии начала нового периода распределения квот на вылов водных биоресурсов (ВБР). В частности, всех пугает возможный переход от исторического принципа распределения квот к аукционному.
— На самом деле ситуация довольно странная. Разговоров очень много. Эмоций еще больше. Но пока нет никакого законопроекта. В Государственную думу не поступало вообще ничего, и нет никаких фактов, которые можно было бы обсуждать.
Я встречался с представителями отрасли и могу торжественно обещать, что, как только законопроект будет внесен, будет самое широкое обсуждение. Мы понимаем важность каждого шага в реформировании любой отрасли. Другое дело, что мы, конечно, не можем утверждать, что все мнения будут услышаны, — это было бы абсурдно, ведь зачастую мнения выдвигаются диаметрально противоположные. И нужно в таком случае искать компромиссы, потому что оба крайних мнения базируются на конкретных интересах и фактах.
— Если пока нет даже законопроекта, почему в бюджет на будущий год уже внесены доходы от крабовых аукционов? А в дорожной карте, которую подписал премьер-министр, речь идет о продаже пятидесяти процентов квот на все ВБР путем аукционов, а не только крабовых, как первоначально предполагалось. Может, волнения все-таки небеспочвенны?
— Да, доходы от крабовых аукционов внесены в бюджет в первом чтении.
Конечно, вы правы, правительству пора внести ясность в этот вопрос. Пока нет законопроекта, из правительства поступают разные документы, в том числе в Государственную думу, которые свидетельствуют о подготовке того или иного решения. В частности, вы упомянули дорожную карту — она есть. И в проекте бюджета, который принят в первом чтении, есть восемьдесят с лишним миллиардов рублей на ближайшие два года от проведения крабовых аукционов. При этом и на заседании нашего комитета, и на заседании бюджетного комитета мы отмечали: наверное, было бы излишне самоуверенно утверждать, что все, что попадает в Государственную думу, принимается в том виде, в каком предлагают авторы законопроектов, даже если это такой уважаемый автор, как правительство. Поэтому мы ждем хоть какого-то официального текста от правительства, чтобы начать его рассматривать и обсуждать.
— Как ситуация в отрасли выглядит для государства?
— Когда-то, пятнадцать лет назад, были распределены квоты, причем на аукционе. Их получили более или менее мощные на тот момент компании, которые захотели эти квоты закрепить за собой надолго, и поэтому в дальнейшем было принято решение перейти на исторический принцип распределения квот. Мы сейчас видим, что благодаря этому решению и появившимся затем инвестиционным квотам в отрасль пошли инвестиции. Были заложены корабли под строительство — порядка сорока судов, пятнадцать перерабатывающих фабрик было построено и строится, а вылов за последние десять лет увеличился с трех до пяти миллионов тонн. Государство получает от рыбаков плату за пользование водными биоресурсами, которую они выплачивают с большими льготами.
Но сейчас перед государством стоят задачи реализации национальных проектов, и нужно значительно повысить эффективность использования наших богатств. В этом случае одна из моделей, которая имеет право на существование, — частичная замена исторического принципа распределения квот в рыбной отрасли на аукционы. Причем здесь очень важно уточнить несколько позиций. Во-первых, речь идет не о полной замене исторического принципа на аукцион, а о замене только половины квот для самого ликвидного, прибыльного и конкурентоспособного вида биоресурсов — краба. Одно только это решение принесет государству дополнительно больше восьмидесяти миллиардов рублей за два года. Речь идет об элитном рыночном сегменте — о крабе, который в основном реализуется на экспорт и очень мало потребляется внутри страны.
Конечно, мы сейчас слышим достаточно много возражений. С рядом из них можно согласиться, другие вызывают серьезные вопросы. Например, аргумент первый: шесть тысяч человек в отрасли лишатся работы. Мне кажется, это просто популистский лозунг. Почему они должны лишиться работы? Люди, которые заняты в крабовой отрасли, никуда не денутся, потому что квоты такими же и останутся по своему объему. Понятно, что эти шесть тысяч человек не останутся без работы, если даже часть квот — еще раз подчеркну: часть квот — перейдет к какому-нибудь новому собственнику, ему ведь тоже будут нужны работники.
И вряд ли компании — владельцы крабовых квот, а это мощные, серьезные компании, будут сидеть сложа руки и не участвовать в этих аукционах. Поэтому — да, какое-то изменение в составе рынка, наверное, будет. Но я убежден, что это будет замена владельцев квот на двадцать-тридцать процентов.
— Компании будут участвовать в аукционах, но они говорят, что им придется копить деньги для этого, влезать в долги, вынимать средства из оборота…
— В 2003 году они победили в жутчайшей конкуренции. Пятнадцать лет они зарабатывали деньги. И вы верите, что придет человек или компания, которая все скупит? Вы представляете, какие это объемы средств?! Недавно на аукционе было продано пять процентов невостребованных крабовых квот за двадцать с лишним миллиардов рублей! Это огромные деньги. Поэтому нелепо думать, что эти пятьдесят процентов отойдут автоматически одному победителю.
— Квоты на аукционе не смогут приобрести мелкие и средние компании, для которых крабовый вылов — одно их направлений работы, важное с точки зрения доходности и финансовой поддержки других своих направлений.
— Там нет малого и среднего бизнеса. Я думаю, небольшие компании активно вступили в дискуссию о крабовых квотах лишь из страха, что после того, как крабы уйдут на аукцион, займутся и другими направлениями рыбного промысла.
— Отчасти, может быть, это так. Ведь в дорожной карте правительства речь идет обо всех ВБР. И Федеральная антимонопольная служба выступает с предложением отменить исторический принцип по всем ВБР.
— Вы говорите, что краб субсидирует другие направления вылова и в целом влияет на уровень доходности бизнеса. Хотелось бы, чтобы это было подтверждено фактами, отчетами компаний. Когда мы на комитете в Госдуме рассматривали альтернативный законопроект, который внесла из Совета Федерации сенатор Елена Афанасьева, ни со стороны Росрыболовства, ни со стороны профессиональных ассоциаций не было приведено никаких цифр по финансовым показателям. Мы находимся в информационном вакууме. Откуда вы знаете, что краб субсидирует все остальные направления вылова в компаниях? Я не видел таких документов. Я не видел расчетов по шести тысячам потенциально безработных, финансовых документов по строящимся судам… При этом государство по цифрам видит, что модель, при которой часть крабовых квот передается на аукцион, — это реальный инструмент повышения доходов казны.
Но все серьезные, обоснованные аргументы, которые сейчас звучат, могут и должны быть рассмотрены. Например, о том, что рыбаками заложено строительство судов и их окупаемость связана с доходами, в том числе от добычи краба. Еще один аргумент — социальная помощь, которую оказывают компании поселкам, где они базируются. Если они под инвестиционные квоты взяли деньги и строят корабли, то, конечно, бросать такие компании нельзя. Поэтому, если законопроект придет, мы будем работать со всеми этими рисками и с точки зрения безработицы, и строительства судов, и социальной обеспеченности местного населения. И конечно, мы должны в этом случае обсуждать, как будут распределяться эти восемьдесят с лишним миллиардов рублей, которые государство планирует получить от аукционов. Чтобы они пошли в том числе на те незакрытые обязательства, которые могут возникнуть в связи с переходом отрасли на другую модель функционирования.
— Насколько велика вероятность, что полученные на аукционах средства пойдут в отрасль?
— У нас есть много задач в рыбной отрасли, в том числе, например, реализация наших прав на вылов на международном рынке. В частности, у нас есть нереализованные возможности в районах промысла в Антарктиде, вокруг Африки. Для реализации этих возможностей нам не хватает науки, научного флота. И мы можем доказывать международному рыболовному сообществу, что можно ловить в тех или иных районах Мирового океана. А это колоссальный участок для развития нашего рыбопромыслового флота и рыбопромысловой отрасли, где требуется участие государства. Может быть, действительно поговорить о том, чтобы за счет дополнительных доходов предоставить возможности нашему бизнесу вылавливать ВБР не только около берега, а и в других регионах мира. Есть еще такая важная тема, как создание рефрижераторного флота.
Поэтому мы должны смотреть с точки зрения развития отрасли в целом и с точки зрения тех задач, которые стоят перед государством.
У государства ни в коем случае нет задачи загубить компании, которым оно само и давало развиваться на протяжении этих пятнадцати лет. Они платят налоги, содержат рабочие места, очень хорошо развиваются.
— Какие есть оценки эффективности работы отрасли?
— Критика работы отрасли была всегда, несмотря на большой рост производства. Сегодня она звучит в отношении насыщения внутреннего рынка, недостаточно эффективной работы на международном рынке, отсутствия научного, транспортного флота. И если мы оставим в отрасли все как есть, какие у нас основания полагать, что через пятнадцать лет будет лучше? Никаких. Значит, надо что-то подстраивать, находить пути повышения эффективности. И нужно подходить выборочно к этому вопросу. Я категорически против того, чтобы резко поменять правила, нельзя этого делать.